На самом деле я до чёртиков боюсь остаться с ним наедине; не потому, что боюсь самого Лёшу, вовсе нет… Просто внутри меня всё ещё жив первобытный страх перед близостью после той ночи, и я боюсь, что в ответственный момент закачу истерику и всё испортить. Шастинский совершенно не похож на Сталевского, и не заслуживает такого отношения, но я просто не знаю, как перебороть всё это.

— Если кто из нас двоих и боится, то точно не я, — понимающе роняет Лёша. — Не нужно делать это лишь потому, что этого хочется мне — ты должна сама чувствовать, что готова. А я могу тебя подождать ещё годик.

Боже, можно ли любить этого безбашенного мальчишку ещё больше?

Как показывает практика — очень даже можно.

— Погоди-ка, — внезапно хмурюсь, потому что мозг настырно цепляется за два последних слова парня. — Что значит «ещё годик»?

Лис хмыкает и поднимает голову к небу; ищет ответ или собирается с мыслями — не знаю, но всё это очень напоминает мне тот момент, когда я спросила у него, откуда он знает, где меня обесчестили. А когда он возвращает взгляд на меня, который иначе как «Неужели ты ещё не поняла этого, глупая?» не расшифруешь, мне начинает казаться, что я действительно знаю ответ.

Особенно после его следующих слов.

— Наверно, я давно должен был рассказать тебе об этом… — виновато улыбается он, и я наконец понимаю, почему его лицо в нашу первую встречу показалось мне смутно знакомым.

— Это ведь ты был тогда в том переулке, да?

Я готова дать себе затрещину за то, что настолько зациклилась на прошлом, что упустила из вида настоящее, и вообще туго соображаю. В ту ночь, когда какой-то парень, который вообще мог просто пройти мимо, отбил меня у Сталевского, я была слишком напугана и морально разбита, чтобы как следует рассматривать его лицо; мне вообще было стыдно смотреть на кого-либо, особенно если этот кто-то видел весь этот ужас, который я прочувствовала. Но ведь я видела его лицо, когда он потянулся помочь — видела сквозь пелену волос, за которыми спрятала свой стыд; стресс, напряжение и страх стёрли чёткость текстур, но его лицо должно было калёным железом отпечататься в памяти.

Обычно в стрессовых ситуациях всё запоминается в мельчайших подробностях.

По грудной клетке растекается приятное тепло, которое плавит моё сердце до состояния желе. Я чувствую слёзы, которые застряли в горле сбитым комком и мешали дышать; но самым сильным было ощущение благодарности, которое перекрыло всё остальное. Нежно беру лицо Лёши в ладони и прикасаюсь к его губам в поцелуе, чувствуя, как солёная влага всё-таки заструилась по щекам.

Но не от боли или обиды.

— Ты мой ангел-хранитель, — срывающимся шёпотом говорю.

Лис крепко прижимает меня к себе.

— Знаешь, я вовсе не жалею о том, что не сказал тебе раньше — должен был, но не жалею, что не сделал, — фыркает он, утыкаясь лбом в мой лоб. — Потому что сейчас я знаю, что ты любишь меня не за то, что чувствуешь себя мне обязанной, а просто потому, что любишь.

Какое глупое умозаключение.

— Эмм… Вряд ли я влюбилась бы в тебя в качестве благодарности — скорее всего, попросила бы вообще ко мне не приближаться, потому что мне было бы слишком стыдно.

— За что? — недоумевает Лёша.

— Потому что ты… видел.

Парень отстраняется и смотрит на меня как на чокнутую.

— Это сама тупая вещь, которую я когда-либо слышал! Не понимаю, почему ты вообще стыдишься или чувствуешь себя виноватой за то, что стала жертвой? Ладно, скажи мне вот что: ты провоцировала этого урода?

Хмурюсь.

— Нет, конечно!

— Ты встречалась с ним, а после вы плохо расстались?

Брезгливо морщусь.

— Фу, нет…

— Ты высмеивала его при всех или как-либо оскорбляла?

На секунду задумываюсь.

— А то, что я отшила его, когда он клеился ко мне, считается?

— Не-а.

— Тогда тоже мимо, — качаю головой.

— Отлично, — кивает Лёша, всем своим видом говоря «Я так и думал». — Тогда заткнись и перестань нести всю эту херню. А ещё лучше просто выбрось этот мусор из своей головы. Иногда люди ведут себя как мрази просто потому, что они мрази. Не стоит искать им оправдания.

Обнимаю своего Лиса за шею и улыбаюсь так, что ещё чуть-чуть — и треснут щёки.

— И чем я тебя заслужила?

Лёшка демонстративно стонет и роняет лоб на моё плечо.

— Не вздумай перенимать мои вредные привычки, женщина! — ворчит мне в шею, и я чувствую вибрацию от его голоса, которая остаётся россыпью мурашек на коже. — Это я обычно всякий бред несу!

— Раскомандовался, — смеюсь в ответ и взвизгиваю, когда Лёша неожиданно подхватывает меня на руки и начинает кружить.

— А теперь серьёзно, — вздыхает парень, останавливаясь и мрачнея. — У нас с тобой есть одно неоконченное дело, которое я предлагаю довести до ума прямо сейчас.

С этими словами он усаживает меня в свою машину, заботливо пристёгивает ремень безопасности — не забыв при этом дать волю своим шаловливым рукам — и сам усаживается в салон.

— Куда ты собрался меня везти? — недоумеваю.

Кто разберёт, что на уме у этого мальчишки без тормозов…

— Вот сейчас и узнаешь.

Мы минут десять петляем по знакомым улицам города в полной тишине; не знаю, о чём думает мой Лис, но выражение его лица уже сейчас не предвещает ничего хорошего. Пока он уверенно ведёт машину, я засматриваюсь на его руки — такие обычные с виду для всех остальных, и такие сильные и надёжные для меня. Этими руками он оттащил от меня Сергея полтора года назад; этими руками он писал мне тонну сообщений от лица Странника и уже после, когда мы снова сошлись, от своего; этими руками он обнимал меня, согревая в холодные вечера и оберега от любых проблем, которые рискнули бы ко мне приблизиться.

— Приехали, Карамелька, — врывается в мысли голос Лёши, и я поворачиваю голову к окну.

Отделение полиции?

— Что мы здесь забыли? — непонимающе хмурюсь.

— Мы собираемся наказать упыря, из-за которого ты потеряла год жизни, — твёрдо ставит перед фактом, и я чувствую, как начинаю бледнеть. — Конечно, мне больше нравится вариант, где мой кулак методично хуярит его лицо, но раз я теперь серьёзный и ответственный человек — почти семьянин — надо привыкать разруливать все проблемы законными путями.

Ей Богу, я бы упала в обморок от страха, если бы не его последние слова — это отвлекло меня и на время заставило переключить внимание.

— В каком смысле «почти семьянин»?

Сердце начинает предательски колотиться в груди в ожидании ответа.

— Не беги впереди паровоза, — загадочно улыбается Лис. — У меня всё расписано по пунктам, и возглавляет список твоё заявление об изнасиловании.

С губ срывается полустон-полувздох, и я неосознанно тяну руку ко рту — погрызть ногти — но мою ладонь на полпути перехватывает Лёша.

— Только давай договоримся, ладно? Ты теперь тоже серьёзная и ответственная, а самое главное — сильная; ты не тормозишь на середине пути и не даёшь заднюю, идя на поводу у страха, поняла? Всё это время я буду рядом или поблизости; тебе нечего будет бояться, потому что я не позволю кому-либо сделать тебе больно. Кивни, если поняла.

Наверно, у меня был слишком ошарашенный вид, раз он начал разговаривать со мной, как с дитём несмышлёным. С удивлением обнаруживаю, что разучилась говорить, поэтому просто послушно киваю.

— Умница. Я не собираюсь сидеть в стороне и буду свидетелем по твоему делу, так что не думаю, что всё это продлится долго. Скоро твой Сталевский узнает, что такое «небо в клеточку», и перестанет мозолить тебе глаза с таким довольным видом, будто выиграл в этой жизни джек-пот. Эта мразь ещё пожалеет о том, что в ту ночь полтора года назад не удержал свой член на поводке!

Уже по тому, как ходили желваки на его лице, мне стало понятно две вещи: во-первых, он дьявольски зол, а во-вторых, он действительно не шутит. Но Лис прав: я тоже должна перестать вести себя как ребёнок; из нас двоих именно Сталевскому должно быть мерзко за то, что он сделал. А раз он за всё это время ни разу не раскаялся и не попытался попросить прощения, а наоборот продолжал отравлять мою жизнь — нужно принять меры посерьёзнее.